Вообще существует несколько видов хейтерства: один, когда ты при любом упоминании персонажа начинаешь гореть, что продолжается довольно долго. Мои вопли про Синдбада — из этого случая, с него у меня полыхает все лесными пожарами средней полосы России в летнюю пору, я понимаю, почему его любит, но не могу, горю и пытаюсь зажечь всех вокруг. До сих пор перечитываю свои крики в личке и пытаюсь понять, как меня не отпустило-то до сих пор.
А есть тот вид хейтерства, когда ты неприятного чувака пытаешься забыть. Если это человек, то отписываешь от него везде, добавляешь в бан-листы, не лезешь туда, где он обитает, вычеркиваешь его из жизни. Если персонаж — еще проще, просто пролистываешь с ним все. Я так очень трепетно ненавижу Александра, сука, Павловича, сука, Романова. Я знаю про его реформы, могу рассказать о правлении, но не больше, пожалуйста, только не Александр, блять. Когда мне давали тему на истории, я просил всех богов, чтобы это было что-то, кроме него, даже пусть бы Василий Темный, это же интересно, а рассмотренные со всех сторон Отечественная война, декабристы и золотой век русской поэзии — увольте. В итоге досталось мне... гореть, ибо выпал Александр, то есть годы с 1800 по 1825.
Два месяца я скупо утирал слезы и смотрел на творческую работу с тоской во взгляде, надеясь, что пронесет, а в последний день сдачи сел и накатал это все.
Вроде, кто-то с дайри
я уже не помню кто, простите старого помогал придумать идею и потом хотел посмотреть на воплощение.
Ладно, смотрите.
пара страниц канцелярита и попыток хейтить светлого государя
«Дневник неизвестного господина»
Перед вами лежит старая тетрадь, с пожелтевшими краями и загнутыми листами: ей уже много лет, она знавала и видывала много того, что стало частью истории. На обложке аккуратно выведена надпись «Дневник о событиях в моей жизни и мои размышления о творящемся вокруг меня». Ни имени, ни подписи.
Вы бережно открываете дневник, касаетесь пальцами ветхих листов. На каждом записи, сделанные чернилами, местами расплывшимися или выцветшими от времени. Где-то почерк их автора величаво-ровен, а каждая буква красуется несколькими завитушками, где-то слова прыгают, скачут по строчкам и лепятся друг на друга, словно писали в спешке, торопясь перенести важную мысль.
Вы вчитываетесь в одну из самых ранних записей, почти в начале дневника.
Март, 12, 1801
Сегодня объявили, что вступает на престол милостивый государь Александр I Павлович. Стало быть, цесаревич променял в титуле Высочество на Величество. Народ приветствовал его благодушно, даже с радостью. Стоит ли ждать, что скоро начнут крестить маленьких Александров? Наверное, стоит, люди любят думать, что детям вместе с именем перейдет и удача и величие того, с честь кого они ребенка нарекают. Ну, пусть их.
Павел не был ничем хорош, но на какую же подлость надо пойти, чтобы взойти на престол путем крови и насилия? Да, государь наш Александр говорит, что с императором случился апоплексический удар, но сколь многие поверят этой лжи? Все знают, что семеновцы учинили переворот с его легкого согласия, так почему же он вдруг оказывается непричастен к гибели отца своего? Александр сотворил подвиг по имя всего нашего государства, но какой ценой? Во дворце уже поговаривают, что Александр начинает свое царствование так же, как и его бабушка, шепчутся, сравнивая. Император и правда похож на Екатерину, видится, что действительно она занималась его обучением, стараясь вкладывать нужные мысли в голову. Но императрица была консервативна и не хотела изменений для своего государства. А что будет с Александром? Если он бросит дворянам кость в виде реформ, они заткнутся, словно довольные псы, и начнут восхвалять императорский ум и мудрость… примут подачку, затаятся. Только псов нужно кормить регулярно, чесать за ухом и посещать псарню, а не один раз бросить походя кусок со своего стола, надеясь этим заслужить любовь и уважение.
Вы переворачиваете листки бережно, стараясь не повредить. Одна страница, другая, и ваш взгляд наталкивается на торопливое и спешное:
Декабрь, 10, 1810
Александр распустил Негласный комитет. Кажется, понимает, что толпа юнцов не может справиться с государственными делами. Возложил новые обязанности на Сперанского… коли все получится, то нас ждет новое будущее. От одной мысли об этом голова кружится. Неужто Александр действительно сможет переменить Россию к лучшему? Неужто нас ждет умный, толковый правитель, который возведет Россию к блистательному будущему? Хочется думать, что это так, но почему-то не отпускает смутное предчувствие беды, неправильности происходящего…
Еще дальше, от коротких записей к длинным размышлениям.
Март, 20, 1812
Благостность Александра закончилась. О конституции толковали, обещали что-то народу, да только, все как всегда: одно пустое бахвальство, бессмысленные речи, лишь бы песку сыпануть в глаза да отвлечь от важного и нужного. Сперанский в ссылке. А кто сейчас не в ней? Михаил Михайлович радел за крестьянство, за крепостных, чем в итоге вызвал раздражение императора. Народ сейчас смущен, послушал слуг: говорят, мол, оклеветали их благодетеля, который пытался изменить русский уклад. Видимо, не так уж и хорош Александр, хоть и обещал перемены.
Август, 3, 1812
Война… благое, наверное, дело, если ты видишь себя покорителем мира, вершителем судеб, которому сам Господь повелел идти и покорять другие народы. А если поглядеть со стороны, не со своего высокого пьедестала, то сразу видно, какая это зараза и чума.
Война пришла нам оттуда, откель не ждали. Франция, страна, на которую равняться, эталон мудрости и аристократизма. Поддались, забыли свой язык, щебечем на французском… а теперь Наполеон вторгается в нашу страну, чтобы и ее присоединить к своим владениям. Топчется по нашей земле, идет, разоритель! А наша армия только и может, что отступать, и тут ничего не поделать.
В столице шумно… собираются в будуарах и шепчутся, пытаются понять, чего им ждать. Говорят, что Александр хочет назначить главнокомандующим Кутузова. Наверное, так наш император и поступит, чтобы заглушить недовольство. Но кто сказал, что после этого мы прекратим отступать?
Виделся с Софьей Ивановной… милейший ребенок! И чего ей от меня, старика, нужно? Ни красоты, ни денег больших, хромое нищее уродство, которое не на каждый прием зовут, потому что боятся моего злого языка. А она… и что углядела? Быть бы мне моложе, может, и срослось бы что, а так? Со мной она увянет, продаст свою молодость и цвет старику. Нет! Не стану портить ее жизнь, ей еще любить и любить…
Одна запись сменяется другой, и порой среди них можно увидеть и щемящую нежность, и горечь, но все в них — живое, дышащее воспоминаниями о долгой жизни.
Февраль, 16, 1820
Когда власти не до народа, народ сам берет власть в свои руки. Кто-то должен был однажды произнести эту фразу.
Решительно не понимаю Софью — и какая сила пробудила в ней столько любви ко мне, больному и старому уроду? Каждый раз смотрю в ее светлые глаза и проникаюсь нежности к этому чистому и доброму созданию. Но отпустить ее от себя не могу, она спасает меня своими разговорами, рассказывает неизменно новости, но не пустое, досужие сплетни я не стал бы слушать даже произнесенные ее прекрасным голосом. Мы говорим о стране, о будущем, которое нас ждет, о том, что все должно перемениться. Вчера Софья пришла домой поздно вечером, загадочно улыбаясь, и сказала, что мы можем стать частью той огромной силы, что изменит всю страну. Хорошо бы! Она говорит о союзе единомышленников, что мечтают о новой России, где каждому дадут права, где все реформы станут правдой… посмотрим. Рискнуть никогда не поздно, особенно, если это ради правого дела, ради избавления от пережитков никому не нужного прошлого. Выбросить все старое, распахнуть окна, выветрить всю пыль и вдохнуть чисты, свежий воздух.
Сентябрь, 26, 1823
Так хорошо! Теперь, когда мы отделились, стало проще обсуждать грядущие планы. Жаль, что придется начинать все кровью, но иного выхода нет: Александру нет дела до страны, которой он правит, до народа, который вручил себя в его руки. Нам нужна новая страна с новым строем, и мы создадим его.
Софья часто говорит, что в моих глазах появился новый блеск, и ей радостно теперь смотреть, как мое лицо озаряется восторгом, когда говорю я о том, что нас ждет. Душа моя! Я все еще корю себя мыслями о том, что гублю ее, но не могу отпустить ее. Я привык к мысли о том, что она сидит вечером в кресле подле камина, читая книгу. Я люблю изгиб ее шеи, ее выбившийся локон, который она поправляет рукой, люблю смешно хмурящиеся брови. Она вдохнула в мою жизнь свет, она дала мне смысл существовать дальше, и я благодарен ей за все, что моя Софочка делает для меня.
И не могу отогнать мысль, что ждет беда. Пусть она случится со мной, а мое бедное дитя обойдет стороной. Я не переживу, если с ней произойдет горе, оно сломает ее и погубит, и я никогда не смогу поглядеть моей милой в лицо без содрогания, без мысли о том, что это я ее не уберег.
Декабрь, 13, 1825
Завтра! Все состоится завтра!
14 декабря 1825 года состоялось восстание на Сенатской площади. Его жестоко подавили, расстреляв участников из картечи.
По решению суда, пятерых зачинщиков (К.Ф. Рылеев, П. И. Петель, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бесстужев-Рюмин, П. Г. Каховский) казнили 13 июля 1826 года в Петропавловской крепости. 121 декабрист был сослан в Сибирь на поселение или на каторгу, заключен в крепость, казнен или отправлен на войну на Кавказ. Что случилось с автором дневника — неизвестно.